Я родился в сентябре 1968 года, в самый разгар чехословацкого кризиса. Все были очень напряжены и потихоньку покупали гречку и соль.
Моя мама рожала впервые. кроме того, она очень нервничала из-за моего отца. Потому что её родные братья, все время говорившие про чистоту башкирской нации были очень недовольны тем, что она вышла замуж за кавказца и этим самым свела на нет миллионы лет эволюции и национальной селекции. Самое смешное, их жены были совсем не башкирки.
Мой отец человек горячий и на любые провокации давал обидчику в глаз. Тогда они втроем на него накидывались и начинали бить. Двое из братьев были боксерами, разрядниками и чемпионами. Но они были городские, а отец всю жизнь рос в предгорьях Азербайджана, на чистом воздухе, козьем молоке и хлебе из тандыра, а мамины братья - на колбасе докторской и белом батоне. поэтому набегавшись и намахавшись кулаками, они быстро уставали, а отец только входил в форму. Когда все уже падали от усталости, им ничего не оставалось как виниться и мириться.
Братья почему-то прозвали моего отца Алик, он не возражал, для мамы главным было спокойствие и мир, который после конфликта устанавливался на пару месяцев. После очередных "боевых действий" я и родился на пару месяцев раньше положенного срока. Жили мы в полуподвале большого частного дома деда, бывшего бая, раскулаченного при коллективизации.
Через полтора года на свет появилась сестра и родители, устав от скандалов, почему-то решили поехать в Узбекистан. Отец был коммунистом и каким-то образом партия поручила ему руководить промтоварным магазином. Как только отец подписал все необходимые документы о принятии полномочий, в магазин нагрянула ревизия и обнаружили крупную недостачу, порядка тысячи рублей.
В те времена это были деньги, на которые можно было купить черную "Волгу". Суд постановил 2,5 года колонии с выплатой ущерба. В колонии его поставили работать на стройку и через 11 месяцев разрешили жить с семьей в бараке.
Мы жили вместе с уголовниками, их женами и детьми и порядки в поселении были как в колонии. Но был один плюс - воровать друг у друга считалось подлым. Однажды сосед-вор не удержался и стянул с подоконника кухни утюг. Вечером подкрался и положил на подоконник другой утюг. Значит, украл, пропил, проспался, понял, что натворил, пошел в город, украл другой и ночью принес и подменил.
Но он не учел, что мама все понимала и когда он подкладывал новый утюг, она включила на кухне свет. пока тот извинялся и просил не говорить никому про утюг, она в упор смотрела ему в глаза и не проронила ни слова. Все внутренние проблемы населения поселка решались не органами власти, а на внутреннем совете, в который входили самые авторитетные жители. и если бы история с утюгом всплыла, то вору бы не поздоровилось.
Через год отца перевели на вольное поселение в поселок Жданов. Мы жили в маленькой квартире двухэтажного блочного дома,а вокруг нашего поселка была бескрайняя степь с высокой травой, которая постоянно раскачивалась как волны океана. я очень любил стоять на балконе и смотреть на степь и это занятие мне не надоедало. По-моему, на степной океан можно смотреть бесконечно. Но степь коварна. Однажды мы с мальчишками бегали по степи и я сгоряча провалился в колодец трубопровода. Посреди большой и глубокой бетонной дыры вертикально торчал полутораметровый штырь с вентилем размером с руль грузовика. Когда я летел головой на этот штырь я так испугался, что, кажется, смог замедлить время и рассчитать каким образом поставить руки, чтобы вовремя оттолкнуться от металлической «баранки». Дальше помню, что лежал на мокром от дождевой воды полу, весь в порезах и ссадинах, потому что всюду лежали битые бутылки из-под дешевого портвейна. А еще я боялся, что кто-нибудь из моих друзей тоже упадет в шахту и поэтому я долго кричал, чтобы они смотрели под ноги и не разбегались. меня нашли через час и вытащили, а отец с другими поселенцами до ночи заколачивали досками бетонную дыру в степи.
В поселке Жданов было много греков и корейцев.
это были ссыльные коммунисты, политические беженцы. их приютил братский Советский Союз и поселил жить солнечном Узбекистане.Все население поселка активно ассимилировалось и взаимно скрещивалось. Постоянно что-то праздновали. Хиты сезона были, конечно же, свадьбы. греко-корейские, корейско-узбекские, узбеко-греческие, греко-русские, русско-узбекские и другие.
Выносили на улицы листы ДСП, ставили на строительные распорки-козлы, накрывали скатертями и начинали петь и плясать. Греки очень хорошие музыканты, веселые и неутомимые, могли играть много часов кряду и не уставали. Корейцы тихо и незаметно носили к столам на больших подносах свои ароматные блюда, узбекские повара колдовали над огромным казаном с пловом, греки всех угощали белыми кубиками сыра и пели веселые песни. И обязательно торжественно пили за компартии СССР, Греции и Северной Кореи, за их партийных лидеров и против НАТО. А моего отца, которого из-за статьи исключили из партии все утешали и говорили, что его обязательно восстановят. Мать качала головой и роняла "Ну-ну". Ей-то было ясно, что партия ее наивного мужа подставила, покрыв воровство предыдущего директора магазина. А отец с ней бесконечно спорил. он считал, что светлые идеи коммунизма извратили отдельные подонки.
Конечно, отца не восстановили в партии. Я закончил первый класс и тут с отца сняли все судимости и долги.
И мы как-то очень резко уехали жить в маленький военный городок летчиков-истребителей на границе Азербайджана и Ирана.
К этому времени у нас уже появилась еще одна сестренка, мы впятером ютились в деревянном ДОСе. ДОС - это Дом Офицерского состава, и в нашем городке не было улиц. Были ДОС №5 или №12. Мать работала официанткой в офицерской столовой, а отец на стройке жилого дома. И вот мать пришла к начальнику по тылу воинской части, татарину Хаджи-Гали. Это был огромный, веселый и добрый мужик с огромным носом формой баклажана. Он был очень представительным и от него всегда веяло искрящейся энергией. Он мне всегда напоминал лихого майского жука, от которого одно сияние и праздничное настроение.
Его все любили, уважали, шли за советом и звали Хаджи Хан. Все знали, если Хаджи Хан что-то пообещает- то это железно!
Хаджи -Гали нравилась наша семья, а еще я учился в одном классе с его младшей дочерью Эльвирой. Эльвира уселась со мной за одну парту и бессовестно списывала у меня. И хотя ее все время ловили, всем было ясно, что с Эльвиры как с гуся вода. По характеру она была точной копией своего отца - такая же жизнелюбка и уверенная в себе на все сто. Фигурой и манерами она была похожа на свою мать - Тетю Зою, самую шебутную и веселую офицерскую жену, а вот лицо и прическа - вылитая певица Земфира в начале своей карьеры. С такой же челкой, упрямыми губами и смелыми глазами.
Конечно же, мы дружили семьями. А еще взрослые решили, что мне надо обязательно жениться на Эльвире. Эльвира была не против, а я упрямо думал - фиг вам, я сам буду решать как мне жить и на ком жениться. Именно поэтому, я однажды ушел из дома с отарой овец. Решил, что буду лучше вольным пастухом, чем подчиняться дурным решениям. Пастухи накормили меня зажаренным голубем и положили спать в телеге. Посреди ночи на стоянку отары ворвался зеленый уазик, оттуда вылез усталый военный комендант и спросил, не видали ли они восьмилетнего пацана. Пастухи взглядом указали на меня, и так меня вернули в семью. Конечно, всыпали, но женить ближайшие лет пять больше не пытались.
Хаджи Хан каким-то образом выхлопотал для нас дом. Раньше это была казарма взвода связистов, потом их куда-то перевели, но в доме была очень важная комната - телефонный коммутатор. Он находился в небольшом бетонном отсеке посреди казармы с метровой толщины стенами и толстой железной дверью. Все в этом коммутаторе работало автоматически и бесшумно, но время от времени появлялись несколько связистов с телефонными трубками, они с трудом открывали дверь, забирались внутрь, перетыкали клеммы и штекера и что-то бубнили в свои черные трубки:
-бубу-шестнадцатый проверь плечо шесть тринадцать.
- пятый, не моя пара, бу-бу-бу, теперь все пучком...бу-бу-бу проверяю магистраль...
мы с восторгом слушали эти шпионские пароли и все норовили заглянуть в заветный "коммутатор". нам казалось, что это волшебная комната, в которой наверняка есть секретный подземный ход, ведущий в Москву.
Дом стоял на пустыре между военным городком и заброшенным стадионом, ровно посередине. Когда нам его передали –это было жалкое холодное зрелище - все рамы были раскурочены, дверей нет, окна выбиты и весь дом был ужасно загажен. Военком любезно выделил нам какое-то количество стройматериалов, Хаджи Хан подсуетился и добавил из своих складских НЗ цемент, песок. стекло ДСП.
Мы с отцом днем и ночью месили раствор, и таскали с ближайшего болотца воду, отец штукатурил и курил, я таскал воду и ворочал неподъемной лопатой песок с цементом.
Через месяц нам подключили воду и канализацию, связисты протянули провода и включили электричество и к новому учебному году мы переехали жить в новый дом.
Шел 1975 год, во Вьетнаме бушевала война, в школе на занятиях по политинформации мы клеймили американских захватчиков и собирали подписи под требованием, чтобы США вывели войска из братской страны. Я даже на общешкольной линейке вызвался поехать добровольцем в Сайгон, но наш директор отрезал,- Нет,друзья, вы нам здесь больше нужны!
А потом я вырос и в 45 лет снял первый короткометражный фильм. Нигде особо не учился, все изучал самостоятельно и в теории и на на практике, снимал несколько лет музыкальные клипы, репортажи и документальные фильмы, пока не решился на художественный фильм.
Ровшан, а дальше? Интересно очень! И еще, очень приятно читать, когда написано на хорошем русском. В жизни часто сталкивалась с тем, что русский хорошо знают именно люди других национальностей... парадокс!
Моя мама рожала впервые. кроме того, она очень нервничала из-за моего отца. Потому что её родные братья, все время говорившие про чистоту башкирской нации были очень недовольны тем, что она вышла замуж за кавказца и этим самым свела на нет миллионы лет эволюции и национальной селекции. Самое смешное, их жены были совсем не башкирки.
Мой отец человек горячий и на любые провокации давал обидчику в глаз. Тогда они втроем на него накидывались и начинали бить. Двое из братьев были боксерами, разрядниками и чемпионами. Но они были городские, а отец всю жизнь рос в предгорьях Азербайджана, на чистом воздухе, козьем молоке и хлебе из тандыра, а мамины братья - на колбасе докторской и белом батоне. поэтому набегавшись и намахавшись кулаками, они быстро уставали, а отец только входил в форму. Когда все уже падали от усталости, им ничего не оставалось как виниться и мириться.
Братья почему-то прозвали моего отца Алик, он не возражал, для мамы главным было спокойствие и мир, который после конфликта устанавливался на пару месяцев. После очередных "боевых действий" я и родился на пару месяцев раньше положенного срока. Жили мы в полуподвале большого частного дома деда, бывшего бая, раскулаченного при коллективизации.
Через полтора года на свет появилась сестра и родители, устав от скандалов, почему-то решили поехать в Узбекистан. Отец был коммунистом и каким-то образом партия поручила ему руководить промтоварным магазином. Как только отец подписал все необходимые документы о принятии полномочий, в магазин нагрянула ревизия и обнаружили крупную недостачу, порядка тысячи рублей.
В те времена это были деньги, на которые можно было купить черную "Волгу". Суд постановил 2,5 года колонии с выплатой ущерба. В колонии его поставили работать на стройку и через 11 месяцев разрешили жить с семьей в бараке.
Мы жили вместе с уголовниками, их женами и детьми и порядки в поселении были как в колонии. Но был один плюс - воровать друг у друга считалось подлым. Однажды сосед-вор не удержался и стянул с подоконника кухни утюг. Вечером подкрался и положил на подоконник другой утюг. Значит, украл, пропил, проспался, понял, что натворил, пошел в город, украл другой и ночью принес и подменил.
Но он не учел, что мама все понимала и когда он подкладывал новый утюг, она включила на кухне свет. пока тот извинялся и просил не говорить никому про утюг, она в упор смотрела ему в глаза и не проронила ни слова. Все внутренние проблемы населения поселка решались не органами власти, а на внутреннем совете, в который входили самые авторитетные жители. и если бы история с утюгом всплыла, то вору бы не поздоровилось.
Через год отца перевели на вольное поселение в поселок Жданов. Мы жили в маленькой квартире двухэтажного блочного дома,а вокруг нашего поселка была бескрайняя степь с высокой травой, которая постоянно раскачивалась как волны океана. я очень любил стоять на балконе и смотреть на степь и это занятие мне не надоедало. По-моему, на степной океан можно смотреть бесконечно. Но степь коварна. Однажды мы с мальчишками бегали по степи и я сгоряча провалился в колодец трубопровода. Посреди большой и глубокой бетонной дыры вертикально торчал полутораметровый штырь с вентилем размером с руль грузовика. Когда я летел головой на этот штырь я так испугался, что, кажется, смог замедлить время и рассчитать каким образом поставить руки, чтобы вовремя оттолкнуться от металлической «баранки». Дальше помню, что лежал на мокром от дождевой воды полу, весь в порезах и ссадинах, потому что всюду лежали битые бутылки из-под дешевого портвейна. А еще я боялся, что кто-нибудь из моих друзей тоже упадет в шахту и поэтому я долго кричал, чтобы они смотрели под ноги и не разбегались. меня нашли через час и вытащили, а отец с другими поселенцами до ночи заколачивали досками бетонную дыру в степи.
В поселке Жданов было много греков и корейцев.
это были ссыльные коммунисты, политические беженцы. их приютил братский Советский Союз и поселил жить солнечном Узбекистане.Все население поселка активно ассимилировалось и взаимно скрещивалось. Постоянно что-то праздновали. Хиты сезона были, конечно же, свадьбы. греко-корейские, корейско-узбекские, узбеко-греческие, греко-русские, русско-узбекские и другие.
Выносили на улицы листы ДСП, ставили на строительные распорки-козлы, накрывали скатертями и начинали петь и плясать. Греки очень хорошие музыканты, веселые и неутомимые, могли играть много часов кряду и не уставали. Корейцы тихо и незаметно носили к столам на больших подносах свои ароматные блюда, узбекские повара колдовали над огромным казаном с пловом, греки всех угощали белыми кубиками сыра и пели веселые песни. И обязательно торжественно пили за компартии СССР, Греции и Северной Кореи, за их партийных лидеров и против НАТО. А моего отца, которого из-за статьи исключили из партии все утешали и говорили, что его обязательно восстановят. Мать качала головой и роняла "Ну-ну". Ей-то было ясно, что партия ее наивного мужа подставила, покрыв воровство предыдущего директора магазина. А отец с ней бесконечно спорил. он считал, что светлые идеи коммунизма извратили отдельные подонки.
Конечно, отца не восстановили в партии. Я закончил первый класс и тут с отца сняли все судимости и долги.
И мы как-то очень резко уехали жить в маленький военный городок летчиков-истребителей на границе Азербайджана и Ирана.
К этому времени у нас уже появилась еще одна сестренка, мы впятером ютились в деревянном ДОСе. ДОС - это Дом Офицерского состава, и в нашем городке не было улиц. Были ДОС №5 или №12. Мать работала официанткой в офицерской столовой, а отец на стройке жилого дома. И вот мать пришла к начальнику по тылу воинской части, татарину Хаджи-Гали. Это был огромный, веселый и добрый мужик с огромным носом формой баклажана. Он был очень представительным и от него всегда веяло искрящейся энергией. Он мне всегда напоминал лихого майского жука, от которого одно сияние и праздничное настроение.
Его все любили, уважали, шли за советом и звали Хаджи Хан. Все знали, если Хаджи Хан что-то пообещает- то это железно!
Хаджи -Гали нравилась наша семья, а еще я учился в одном классе с его младшей дочерью Эльвирой. Эльвира уселась со мной за одну парту и бессовестно списывала у меня. И хотя ее все время ловили, всем было ясно, что с Эльвиры как с гуся вода. По характеру она была точной копией своего отца - такая же жизнелюбка и уверенная в себе на все сто. Фигурой и манерами она была похожа на свою мать - Тетю Зою, самую шебутную и веселую офицерскую жену, а вот лицо и прическа - вылитая певица Земфира в начале своей карьеры. С такой же челкой, упрямыми губами и смелыми глазами.
Конечно же, мы дружили семьями. А еще взрослые решили, что мне надо обязательно жениться на Эльвире. Эльвира была не против, а я упрямо думал - фиг вам, я сам буду решать как мне жить и на ком жениться. Именно поэтому, я однажды ушел из дома с отарой овец. Решил, что буду лучше вольным пастухом, чем подчиняться дурным решениям. Пастухи накормили меня зажаренным голубем и положили спать в телеге. Посреди ночи на стоянку отары ворвался зеленый уазик, оттуда вылез усталый военный комендант и спросил, не видали ли они восьмилетнего пацана. Пастухи взглядом указали на меня, и так меня вернули в семью. Конечно, всыпали, но женить ближайшие лет пять больше не пытались.
Хаджи Хан каким-то образом выхлопотал для нас дом. Раньше это была казарма взвода связистов, потом их куда-то перевели, но в доме была очень важная комната - телефонный коммутатор. Он находился в небольшом бетонном отсеке посреди казармы с метровой толщины стенами и толстой железной дверью. Все в этом коммутаторе работало автоматически и бесшумно, но время от времени появлялись несколько связистов с телефонными трубками, они с трудом открывали дверь, забирались внутрь, перетыкали клеммы и штекера и что-то бубнили в свои черные трубки:
-бубу-шестнадцатый проверь плечо шесть тринадцать.
- пятый, не моя пара, бу-бу-бу, теперь все пучком...бу-бу-бу проверяю магистраль...
мы с восторгом слушали эти шпионские пароли и все норовили заглянуть в заветный "коммутатор". нам казалось, что это волшебная комната, в которой наверняка есть секретный подземный ход, ведущий в Москву.
Дом стоял на пустыре между военным городком и заброшенным стадионом, ровно посередине. Когда нам его передали –это было жалкое холодное зрелище - все рамы были раскурочены, дверей нет, окна выбиты и весь дом был ужасно загажен. Военком любезно выделил нам какое-то количество стройматериалов, Хаджи Хан подсуетился и добавил из своих складских НЗ цемент, песок. стекло ДСП.
Мы с отцом днем и ночью месили раствор, и таскали с ближайшего болотца воду, отец штукатурил и курил, я таскал воду и ворочал неподъемной лопатой песок с цементом.
Через месяц нам подключили воду и канализацию, связисты протянули провода и включили электричество и к новому учебному году мы переехали жить в новый дом.
Шел 1975 год, во Вьетнаме бушевала война, в школе на занятиях по политинформации мы клеймили американских захватчиков и собирали подписи под требованием, чтобы США вывели войска из братской страны. Я даже на общешкольной линейке вызвался поехать добровольцем в Сайгон, но наш директор отрезал,- Нет,друзья, вы нам здесь больше нужны!
А потом я вырос и в 45 лет снял первый короткометражный фильм. Нигде особо не учился, все изучал самостоятельно и в теории и на на практике, снимал несколько лет музыкальные клипы, репортажи и документальные фильмы, пока не решился на художественный фильм.