Написала это название, а сама думаю: слово «розы» во множественном числе тут не подходит. Вот, например, у нас в Сибири, когда едут на осенние заготовки ягод, говорят: «По ягоду поехали», или «Пошли брать орех». Кедровый орех. В единственном числе, потому что это — работа, это — промысел.
И мне кажется, что и про уборку роз надо писать так же - в единственном числе: «Как в Болгарии берут розу». Действительно, в нашей деревне не говорят во множественном числе «розите», а говорят: «гюл».
Гюл — это розовая страда, то есть уборка урожая розы (я начала писать об этом вот тут). Я напросилась на гюл к соседке, и мы с ней пришли на точку — розовую плантацию сразу же за селом. В руках женщина всю дорогу несла невзрачный мешок и теперь, когда мы начали готовиться к работе, стала доставать из него все, что для этого необходимо.
Обычно, представляя себе уборку розы, сразу вспоминаешь красавиц болгарок в национальной одежде, вышитых белых рубашках, на голове — непременный цветочный или розовый веночек. В руках у них корзинка, наполненная розовыми лепестками и, улыбаясь, работницы ласковыми пальчиками обрывают розовые лепестки, кладут в корзиночки и время от времени пересыпают эти лепесточки, стараясь чтобы их ласкал ветерок.
На самом деле все гораздо прозаичнее. Женщина, надо же назвать ее
Полипропиленовые мешки легкие, держат форму, не схлопываются, очень удобны в работе. Отмечаю про себя это свойство полипропилена: сейчас очень модно шить тканевые корзины, которые устанавливаются в гардеробной комнате на полках. Они являются и декоративным элементом, и вмещают много разного барахла.
Но вот беда: ткань есть ткань, она не держит форму. А если, думаю я про себя, подвязывая себе на талию замурзанный Минкин мешок, в качестве прокладки использовать этот полипропилен, то такая корзина будет очень даже неплохо держать форму.
Затем Минка достает из мешка прорезиненные нарукавники. Вид у них устрашающий. Думаю, может, такие же нарукавники используют работники морга в американских боевиках.
Но тут, на сборе розы, они пригодятся для защиты рук от росы.
Затем она достает перчатки. На ее перчатке тоже отрезаны три пальчика — большой, указательный и средний. Это — самые рабочие пальцы. Левая перчатка целая. Ею надо отводить ветки кустов.
Последними достает солнечные очки каплевидной формы, такие, какие были у молодого Рембо. Огромные, с
Очки ношу как раз я: это — мой вечный протез. Как с ними обращаться, я знаю, поэтому снимаю эти калеченные очки с ее носа, немного выпрямляю и устанавливаю на ее лице так, чтобы глаза смотрели хотя бы в стекла, пусть одно из них и сломано.
Все! Ноги в резиновых сапогах, руки закрыты нарукавниками и перчатками, мешки подвязаны. Начинаю получать инструкции, как эту розу брать. Минка хватает цветок, отворачивает ему башку и показывает мне хвостик цветоножки сантиметра в 3–4: «Смотри, вот так нужно отрывать те цветы, которые раскрылись». И бросает цветок на дно своего мешка.
В общем, брать нужно полностью раскрывшиеся цветы, а также те, в серединку которых можно заглянуть. Бутоны на кустах должны оставаться до завтра. Мы встаем по обе стороны одного ряда и начинаем работу: обрываем куст с двух сторон, двигаясь вдоль ряда.
В пасторальных картинках розобера красавицы нежно обрывают лепестки, улыбаясь и распевая песни про прекрасные розы.
В суровой действительности гюла сбор урожая напоминает уборку хлопка. Берешь цветок сверху, отщипываешь его с цветоножки и бросаешь в полипропиленовый мешок.
Конечно, к этой действительности я пришла не сразу: очень нежно снимала цветок с его стебелька, нюхала его, наслаждаясь знакомым роскошным ароматом, а потом клала его в свой мешок. Минка ушла вперед, и я заметила, что ей хочется разговаривать, а я от нее отстаю. Тогда я отставила сантименты в сторону и тоже стала просто откручивать цветок и бросать его на дно мешка, быстро догоняя свою товарку.
Она начала мне рассказывать об этом бизнесе.